На смерть абхазского друга

[Isilmel]

Мы выпендривались планетарно,
А распались на племена,
И с ума сошёл Ваня Тарба,
Только раньше, чем он, - страна.

Все виновные – нету правых,
Местью месть лишь на время поправ,
В племенных первобытных расправах
Ибо нет справедливых расправ.

И он брёл через линию мести,
Словно дервиш, в колючках и вшах,
С Руставели и Гулиа вместе
В оглушённых войною ушах.

Сумасшедшим он только казался,
Потому что такой был один –
Обнимал и убитых абхазцев,
Обнимал и убитых грузин.

Как двух станов рехнувшихся пленный,
Трупы тёплые в лбы целовал,
Будто разум искал, искал убиенный
Из «калашникова» наповал.

И связали его санитары,
И в Москву из абхазской земли
Умирающее тело Тарбы,
Но не душу его привезли.

В этом кажущемся безумьи,
Вдоль забрызганных кровью красот
Она бродит в Гульрипше, в Сухуми
И к взаимопрощенью зовёт.

И заржали в Абхазии кони,
Когда умер он, так одинок,
Суеверно сжимая в ладони
Окровавленный пляжный песок.

И я верую, как в спасенье,
В горсть надежды, зажатой в руке,
И в прощённое воскресенье,
Где все равные во грехе.

Жестяная пивная тара
Завалила людей и страну.
Прижимается Ваня Тарба
К переделкинскому окну.

Евгений Евтушенко